Леонид Шофман. Страницы жизни

Люди и судьбы

(Продолжение)

ПОМОГАЛ ТРУДОВОМУ ЛЮДУ

Любовь к нему пришла в самые трудные годы революции и гражданской войны. Отец был активным комсомольцем, участником частей особого назначения.  Перед молодым человеком из бедной семьи открылась возможность участвовать в общественной жизни. Потом была учеба: предлагали путевки в Москву, в коммунистический университет им. Я. Свердлова, и в обычный вуз — Петроградский университет. Выбравшие Москву, были расстреляны в 1937—1938 годах. Отец инстинктивно выбрал Питер — жизнь, трудную, порою на грани срыва, но… жизнь.

Молодость брала свое, отец с матерью переписывались, обменивались фото. Сохранившиеся надписи на оборотной стороне фотографий — свидетельства высоких чувств. И когда отец, студент последнего курса, объявил родителям о решении жениться, бабушка Бася упала в обморок. В ее планы не входила ранняя женитьба сына-первенца, да еще на бедной, хоть и красивой, деревенской девушке. Оказывается, на отца положила глаз рыжеволосая дочь Шубика, состоятельного по местным меркам «фабриканта» — вместе с двумя наемными рабочими он занимался обработкой (выделкой) шкур. Отец проявил твердость характера и женился. Работал в коллегии адвокатов защитником по гражданским делам в Улле, Освее, Лепеле.

Часто думаю, почему отец, имея возможность в 1920-е годы «делать карьеру» в органах подавления, в прокуратуре, судействе, предпочел скромную работу в адвокатуре в качестве защитника простых людей? Очевидно, обладая аналитическим складом ума, он обнаружил изъяны системы раннего социализма, несоответствия слов делам. В качестве защитника (он выигрывал много дел) хоть как-то мог помочь трудовому люду.

 

Портрет в  стихах

В Санкт-Петербурге живет поэт Борис Верховский, ветеран Великой Отечественной войны, ученик отца. Дожив до 90 лет и сохранив ум и прекрасную память, он много писал о Городке, его земляках, выдающихся и просто тружениках. В частности, у него есть стихотворение, посвященное моему отцу.

Историк

Был невысок он ростом,

молодым.

Каким-то внутренним

горел он светом.

Историк Шофман

помнится таким.

Увлекший нас тогда

своим предметом.

Захватывал рассказом

ярким он

О взятии Бастилии народом

Близки нам стали

Робеспьер, Дантон,

Марат, девизы братства и свободы.

Он задавал вопросы,

и весь класс

Вверх поднимал

с энтузиазмом руки.

Звонок не радовал

в то время нас.

Ведь на уроке мы

не знали скуки

Но грянул черный

год тридцать седьмой.

Не стало Шофмана —

«врага народа»

Был оклеветан он душою злой.

И канул человек,

как будто в воду.

Я знал, что были у него жена

И дочь, но их судьба мне

не известна…

Да будут прокляты

те времена

Со стуком ночью в двери

и арестом.

* * *

Ему, когда отца арестовали,

Исполнилось два месяца всего.

И, слава Богу, что в те дни печали

Не понимал мальчонка ничего.

Но, став взрослее,

сын «врага народа”

Сам испытал, как тяжек этот крест.

Знал униженья, бедность

и невзгоды.

Лишь в письмах — «папа», из далеких мест.

Позднее он, учась

в начальной школе.

Впервые встретился

с родным отцом.

До возвращения его на волю

Был с ним по фотографии знаком.

Но вскоре вновь отец

тюрьму изведал.

Ты будешь видеть, мол,

во сне покой.

Вдруг — смерть вождя.

И кончились все беды.

Кто выжил, тот пришел совсем домой.

Две реабилитации, а годы

Разлуки долгой

со своей семьей —

Кто их вернет лишенному свободы.

Не знавшему проступка

за собой?

Назло тем темным силам, что хотели

Посеять страх,

продолжив в двери стук.

Его прекрасный сын

добился цели —

Он стал ученым,

доктором наук.

Он мой земляк,

я им горжусь по праву.

Его отцом, учителем моим.

Мне люди эти по сердцу

и нраву.

Настроем душ и обликом своим.

11.04.2001 г

Сборник стихов попал в городокский музей, где я впервые узнал о Б.Верховском. Написал ему письмо, представился. С тех пор в течение 10 лет мы переписываемся, созваниваемся. С его слов я много нового узнал про отца: о том, что он увлекался игрой в крокет в городском парке, руководил райкомом профсоюза работников просвещения («працьасветы»). И преподавателем был «от Бога»: не только увлеченно рассказывал, но и сопровождал сказанное схемами (если речь шла о битвах), рисунками, плакатами, над которыми трудился по вечерам. На его уроках даже самые хулиганистые ученики внимательно слушали и хорошо отвечали. Словом, человек был увлеченный, имевший свою точку зрения и аргументированно отстаивающий ее, яркий и неординарный. Да еще и жена у него была красавицей. По местным понятиям человек достиг всего.

 

АРХИВ ОТКРЫВАЕТ ТАЙНУ

 

Дело шло к 1937 расстрельному году. Набирал обороты маховик репрессий. В стране, где все планировалось, доводились планы и на аресты по районам, по сельским советам.

В 2010 году в Витебском областном комитете госбезопасности меня познакомили с «делом» отца. В тощенькой серенькой папочке умещалось два «дела» — на Шофмана И.С. и Блантера А. (друг отца, родом из Полоцка, человек болезненный, умер в Витебской тюрьме через несколько месяцев после ареста).

В присутствии работника КГБ листаю страницы, касающиеся отца, про Блантера следует перелистывать не читая. Записывать нельзя, только запоминать.

Поразила меня одна деталь: за год до ареста, когда меня не было и в проекте, на отца начали собирать компромат, помеченный июнем 1936 года. Запомнил я суть обвинений и фамилии тех, кто давал показания. Их четверо. Учитель Олег Бородич сообщал, что, называя хулигана Н.Краснощекова «лейтенантом», заводилой, И.Шофман оскорбил Красную Армию, кроме того, он подчеркивал роль народников в революционном движении, что шло вразрез с линией партии.

Эмма Рудницкая, директор еврейского детдома, орденоноска и жена заведующего районо, сообщала, что

И. Шофман обладает независимым характером: во время профсоюзных конференций он вставал и выходил. Это квалифицировалось как неуважение к постановлениям, решениям конференции, тем более что на ней (конференции) присутствовал сам секретарь райкома.

Латыш Вальдемар Антонович Корт, директор семилетней городокской школы, почти слово в слово повторяет обвинения Э.Рудницкой  о трудном, заносчивом характере отца, о пропусках им заседаний.

И лишь Гаудберг, завхоз какой-то школы, на все вопросы следователя отвечает: «не знаю», «неизвестно» и «ничего плохого про Шофмана сказать не могу».

(Продолжение будет)

 



Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *