…Косте ГАЛУШКИНУ два с половиной года. Когда малыш видит самолёт, он прячется.
Лезет, куда попало: в машину, в дом, за дом… Лишь бы скрыться, найти местечко, где не будет слышно рёва двигателей и грохота взрывов…
Сейчас Костя живёт в деревне Замосточье. Здесь самолёты летают часто, ведь близко Национальный аэропорт в Смолевичах. Но это не бреющий полёт бомбардировщиков или истребителей.
Мирные рейсы откуда-то из таких же мирных стран. Только маленькому Косте это трудно понять.
Уж очень сильная штука — память. Хранит она самые яркие эмоции,
и не обязательно положительные. А всё, что в последнее время наиболее крепко врезалось в память Кости — это военные действия, взрывы и низко летящие боевые самолёты,
оглушающий звук которых сбивает с ритма сердце…
…Ещё несколько месяцев назад Галушкины были обычной семьёй: муж Иван работал на заводе алюминиевых профилей, жена Аня — в салоне красоты. Дочка Настя ходила в школу и играла с друзьями, сынишка Константин радовался жизни среди погремушек и в песочнице. Единственное, что отличало их и тысяч таких, как они, от нас — место проживания. Это была мирная, богатая, добросердечная сестрица-Украина. Донецк. Три километра от аэропорта. И вот, там началось… Можно сколько угодно спорить, кто в нынешнем украинском конфликте прав, кто виноват и что надо бы им всем там делать. Но, что бы ни думал об этом каждый из нас, факт остаётся фактом: там гибнут мирные люди, взрываются снаряды, и родители боятся отправлять детей в школу, потому что ребёнок может не вернуться домой живым.
Иван: «Поначалу простые люди, такие, как и мы, были за Донецкую народную республику, ДНР. Мы ходили на референдум и голосовали там против вступления в Европейский Союз, потому что считали их условия кабалой для народа. Потом начался очередной Майдан, все остальные события. Мы постепенно увидели, что власти ДНР не могут руководить. А когда начались военные действия, стало очевидно, что они вообще ничего не могут. Даже защитить детей. Пришлось думать самим, как спасать свои семьи… Принять решение уехать было, конечно, нелегко. Но настал момент, когда мы поняли, что оставаясь, постоянно рискуем жизнью малых. Раздумывать больше не было ни времени, ни возможности».
…Стоял июль. На руках у Галушкиных были Костя и сумки. Документы, постели, бельё, полотенца, немного летней одежды. Из памятных вещей Аня взяла альбом с семейными фотографиями и иконы. Жарко было не только в смысле погоды. В частично разбомблённом городе каждый день погибали люди. Стадион, куда они водили играть детей, сейчас есть только на фотографиях. В реальности это руины. Как и аэропорт, многие дома, школы, госучреждения…
Аня: «Самое страшное, по-моему, это когда летят самолёты. Мы жили около аэродрома. Когда летит бомбардировщик, он издаёт такой низкий и громкий звук, что дрожат стены, дрожит воздух, дрожит всё внутри!.. Наш младший ребёнок только недавно перестал бояться самолётов. Хотя Настя говорит, что видела — он боится ещё до сих пор. Много чего разбомбили: аэродром, несколько школ, много зданий. Из «Градов» как начнут стрелять… Детей в школу люди боятся отпускать, хотя многие школы работают. Но мало ли что… Иногда по интернету задания присылают, чтобы ребятишки хоть как-то учились. Но интернет есть не у всех, потому что часто нет возможности его оплатить — не работают многие отделения связи, многие банки… По той же причине невозможно связаться со многими родственниками, друзьями. Неизвестно, когда этот весь ужас закончится, и чем… Даже если прекратится вооружённое противостояние, то, чтобы всё восстановить, нужно, по-моему, немало времени. Ведь нарушена вся социальная инфраструктура. Как там можно было нормально жить? Мы закрыли свою квартиру на ключ, оставив всё. Ехали, просто чтобы попасть в Беларусь, не зная точно, где остановимся. У нас в Жодино родственники, добрались до них, а те уже нам посоветовали ехать в Червень…»
Когда Галушкины покидали Донецк, у Ани разрывалось сердце: в Луганской области, в окружённом блок-постами городе Красный Луч, осталась её мама. Не может никуда уехать, потому что досматривает свою старенькую маму, Анину бабушку, почти не встающую с постели. Как часто войны, военные конфликты разрушают семьи, разлучают любящие сердца, по живому разрывают самые, казалось бы, крепкие, самые нерушимые связи… Так произошло и с Аней: покидая Донецк, она чувствовала себя предательницей по отношению к маме. Утешала себя только одним: «Я спасаю своих детей!.. Спасаю детей!..» Сейчас, изредка созваниваясь с мамой, она знает, что в Луганск привозят гуманитарную помощь, раздают воду, и главное, все родные живы. Многие друзья Галушкиных также были вынуждены покинуть обжитые дома. Уехали, кто куда: в Симферополь, в Волгоград, в Россию. Со многими пока нет связи, но есть надежда, что все устроились на новых местах.
Настя: «Мы устроились хорошо. Нам сразу дали дом! Целый дом, три комнаты, кухня, все удобства. Даже топить не надо, хоть и в деревне. Папе сразу дали работу. Он теперь тракторист. Раньше он больше зарабатывал, на ваши деньги миллионов семь. Но деньги ладно, это не самое важное. Зато не стреляют… Маме насчёт работы сложнее: ведь нет поблизости салона красоты! Она пока телят ходит на ферму поить. Ей всё равно, какая работа, это же мама: она ради нас может всё! Могла бы маникюр и здесь делать, но нет пока никаких инструментов. Не взяла с собой. Я пошла в школу, в шестой класс, а братик в садик. Школа в другой деревне, в Рудне, и нас привозит и забирает школьный автобус. Так как я не знаю белорусского языка (пока!), то специально для меня из Червеня привезли учебники на русском. Белорусский можно понять, и думаю, скоро мы всей семьёй будем уметь на нём общаться. …У меня за лето здесь появились новые друзья. Дети приходят играть с соседних улиц. Мама всех пускает в дом, у нас гостеприимство повышенное!.. У Кости есть игрушки, в саду его не обижают. По прежнему дому я, может, и скучаю, но ведь там уже всё не так… Нет там уже ничего, как раньше…»
Настя — девчонка с виду мелкая, худенькая, как фотомодель. Но очень самостоятельная: брата из сада забирает, маме убирать в доме помогает, сама может себе еду приготовить. Братишка Константин время на такие дела не тратит: у него в заботах мяч, папин трактор, молоко в бутылочке, игры по всему дому и мечты о лабрадоре. Константин лежит на диване, жмурясь от удовольствия, пьёт молоко и, мечтательно глядя в окно, говорит: «Р-р! Р-ррр!» Это как раз и значит: «У нас скоро будет собака лабрадор». У Константина немало игрушек. Аккуратной шеренгой они выстроены около телевизора. На парне — модные штаны, прикольная шапка с помпонами. Когда он, освоившись, начинает весело носиться по дому, кажется, что ничего и не было плохого. Не верится, что эта семья столько пережила. Аня говорит, что ей и самой не верится. Слишком много было такого, что ещё недавно мы видели только в кино…
Аня: «Когда мы приехали на железнодорожный вокзал в Донецке, оказалось, что нет билетов на поезда в Беларусь. Все рейсы отменили. Мы сели на автобус и поехали в Полтаву. Потому что услышали, что можно уехать оттуда. Приехали, но там билетов тоже не оказалось. То есть в кассах они были, но их почему-то не продавали. Мы в очередной раз сели на автобус и поехали из Полтавы в Харьков. Жара, утомительная дорога, двое детей… Устали очень, измучились. И в Харькове удалось купить четыре последних билета на поезд, который шёл… через сутки! Там пускали ночевать беженцев в благотворительную гостиницу. Но только детей и женщин. Я сидела в этой комнате и думала: как же там наш папа на улице, на лавке сидит?.. Пошла к вахтёрше и стала просить. Мол, что же, муж — не человек, что ли?.. Жалко его, ведь мы столько в дороге провели, пустите, говорю, его тоже в гостиницу, он очень устал… И та женщина послушала меня, пустила Ивана к нам.
В поезде на таможне новый напряг: таможенники с украинской стороны спрашивают Ваню, его ли это дети? Проверяют. Не хотят, чтобы мужики из страны уезжали, хотят, чтобы они воевали, лили кровь. Я тихонько Ивану шепчу: «Если будут тебя задерживать, ври, что хочешь, что я больная, сердечница, плохо с головой, поэтому, мол, не могу одна за детьми смотреть. Я в соответствии с твоими словами притворюсь хоть сумасшедшей, лишь бы нас пропустили всех вместе». Правда, врать и притворяться не пришлось: нас пропустили. Но мы, чтобы выбраться, были готовы на всё».
Добравшись до Жодино, а потом до Червеня, Аня и Иван ещё не раз встречали добрых, сочувствующих людей. Им все шли навстречу. Практически весь их путь из Донецка в Замосточье был как бы пронизан пониманием, поддержкой и помощью незнакомых добрых сердец. Когда они приехали в Замосточье, буквально сразу к их кирпичному коттеджу потянулись люди. Кто-то нёс одежду. Кто-то кастрюлю. Кто-то игрушки. Кто-то мешок картошки. Кто чем мог… «У вас такие люди хорошие… Отзывчивые к чужой беде!» -Аня улыбается в восхищённом удивлении, но на миг красивые чёрные глаза этой сильной, стойкой, смелой молодой женщины наполняются слезами. «Всё, что у нас в доме есть — это нам люди дали, принесли. А мы ведь даже их не знаем!.. Спасибо им. Знаете, вы такие счастливые!.. У вас так спокойно в стране, мирно живёте всегда. Вы, наверное, даже сами не замечаете своего счастья. А поверьте, это так много значит, когда нет выстрелов, и ничего не взрывается, не боишься за детей… Но мы уже теперь тоже всё пережили, и всё плохое для нас закончилось, как страшный сон. Теперь и у нас тут, в спокойной Беларуси, всё хорошо будет!»
… Уж очень сильная штука — память. Сколько же надо было нашему народу пережить боли, страха, огня и смерти, чтобы через поколения сохранить такую бережную, трепетную заботу о мире и спокойствии… Сколько самим настрадаться, наголодаться и насидеться в болотах и землянках, чтобы через десятилетия стремиться помочь, согреть и накормить каждого, жестоким огнём войны согнанного с обжитых мест… Наверное, мы и есть такие мирные потому, что когда-то пережили слишком много. Наша боль от войны — прививка от неё. Я надеюсь, навсегда…
Наталья КОРОЛЬКЕВИЧ. Фото автора
