Першага лютага 1942 года ў кар’еры па дарозе на Замятоўку фашысты расстралялі вязняў чэрвеньскага гета. За тое, што яны былі яўрэямі. У 1968 годзе на месцы масавага іх захавання ўстаноўлены гранітны абеліск.
СВЕДЧАННІ ВІДАВОЧЦАЎ.
Паводле кнігі “Памяць. Чэрвеньскі раён”
Жыхара г.Чэрвеня Кароткіх:
“У 1941 годзе немцы сагналі ўсіх яўрэяў, якія жылі на тэрыторыі Чэрвеньскага раёна, у так званае гета, створанае на вуліцы Градка… Першага лютага 1942 года ўсе яўрэі, што знаходзіліся ў гета, былі расстраляны.
У шэсць гадзін раніцы гета акружылі немцы і паліцаі. У гэты час я знаходзіўся ў бальніцы. Са мной разам ляжаў ранены яўрэй Гітлін, у якога была ампутавана адна нага. Раптоўна да нас у палату зайшоў паліцай і сказаў:
— Хто яўрэй, адразу ж ідзіце ў гета.
Гітлін устаў і на мыліцах пайшоў туды. У радзільным аддзяленні таксама знаходзілася адна жанчына, якая нарадзіла дзіця. Ёй таксама паліцай загадаў ісці ў гета, а дзіця загарнулі ў прасціну і кінулі ў сані.
У час расстрэлу яўрэяў я стаяў на вуліцы, адкуль была чутна страляніна. Яўрэяў па 30-40 чалавек падводзілі да ямы, распраналі да нацельнай бялізны і расстрэльвалі. Месца расстрэлу было па дарозе на Замятоўку”.
Жыхара Чэрвеня Васіля ШМІДАВА:
“Восенню 1941 года нямецкая ўлада, абапіраючыся на сваіх прыслужнікаў-паліцэйскіх, выселіла жыхароў вуліц Градкі і Савецкай, а ў вызваленыя дамы сагнала яўрэйскае насельніцтва горада, абнёсшы гэты раён калючым дротам і аб’явіўшы яўрэйскім гета.
У той час у Чэрвеньскай бальніцы працаваў высокакваліфікаваны ўрач Чартоў — яўрэй па нацыянальнасці, які застаўся з хворымі і параненымі. Не эвакуіраваўся, хоць і меў такую магчымасць. Гэты чалавек карыстаўся ў горадзе вялікай павагай, была ўдзячна яму і наша сям’я, бо мяне асабіста ён выратаваў ад немінучай смерці ў час хваробы зімой 1941 года.
Нямецкі камендант прапанаваў доктару працягваць работу ў бальніцы, адмовіўшы пры гэтым выпусціць яго сям’ю з гета, але Чартоў не згадзіўся на такую прапанову і падзяліў лёс сваіх родных.
Першага лютага 1942 года ў кар’еры па дарозе на Замятоўку фашысты і іх найміты расстралялі вязняў гета…”
ИХ СУДЬБЫ В ЕДИНУЮ СЛИТЫ…
Из личного архива Леонида Смиловицкого, доктора исторических наук, старшего научного сотрудника Центра диаспоры при Тель-Авивском университете (Израиль).tc «Из личного архива Леонида Смиловицкого, доктора исторических наук, старшего научного сотрудника Центра диаспоры при Тель-Авивском университете (Израиль).»
До революции евреи занимались тут преимущественно торговлей, ремеслами и огородничеством, поддерживая добрые отношения с соседями-белорусами. Заезжий дом (гостиница) в Червене принадлежал евреям Виленским, Моисей Нисневич владел типографией, Кантарович — мастерской по выделке кож, Шепсель Жуховицкий имел магазин скобяных изделий и был профессионалом-жестянщиком высокого класса, Шломо Жуховицкий имел скотобойню, Гордон — мясной магазин. В чайной у Васковичей всегда можно было купить газированную воду, пирожные и особое мороженое и т. д.
В Червене работали шесть синагог, евреи придерживались традиционного образа жизни, делали обрезание мальчикам, посылали своих детей в хедер, справляли бар- и батмицвы, соблюдали кашрут, разговорным языком был идиш. Состоятельные евреи отправляли своих детей учиться в Германию и Францию. Сыновья лесопромышленника Нисана Нисневича учились в Берлине, а старший, Лейба, потом работал хирургом в больнице Червеня. Их однофамилец Илья Нисневич, хозяин мельницы и пилорамы, учил дочь в Париже. Файва Сонкин, владелец большого магазина и пивного заведения города, дал сыну Шаю образование фармацевта в Швейцарии. По переписи 1897 г. в Червене проживало 2.817 евреев или 62% от общего населения города. Погромы 1905-1907 гг. и первая мировая война вынудили тысячи евреев покидать родные места и эмигрировать в Америку.
Октябрьский переворот 1917 г. и последовавшие за ним социальные потрясения изменили демографический и национальный состав города. Евреи потянулись в большие города в поисках лучшей доли, молодежь отправлялась учиться.
Советско-польская граница проходила в 40 км от Игумена (Червеня), и город считался на особом положении. Когда в 1920 г. польские войска оккупировали город, они арестовали группу подпольщиков, которым грозил расстрел. Раввин Хаим-Мендель Иоселев Гарбер собрал крупную сумму денег и путем подкупа содействовал их освобождению. УКОМ (уездный комитет) Игумена выдал раввину справку с благодарностью за этот поступок. Однако, когда в тридцатых годах раввина предупредили о возможном аресте НКВД, он, несмотря на свои заслуги, предпочел тайно бежать из города и поселиться в Симферополе.
…В 1922 г. в Червене открыли школу на идиш, где учащиеся одновременно изучали белорусский, русский и немецкий языки (первый директор Моисей Голуб). С началом НЭПа появилось некоторое облегчение, жизнь понемногу налаживалась, отошли в прошлое голодные годы, но большинство жило очень скромно, имея только самое необходимое. Евреи пополняли советский и партийный аппарат, их призывали в армию. Наряду с белорусами, евреи были в Червене учителями и врачами, работали на лесопильном и деревообрабатывающем заводах, сапожной фабрике, местной электростанции и швейной артели. В 1929 г. на окраине Червеня организовали еврейский колхоз. Одни евреи верили советской власти и активно участвовали в её политике. Другие, наоборот, страдали от ликвидации НЭПа, коллективизации и индустриализации.
Кампания борьбы с «врагами народа» в тридцатые годы не обошла и Червень. В 1934 г. репрессировали «троцкистов» во главе с учителем математики Ильей Мароном. К этой группе причислили братьев Сосонкиных, Айзенберга, Трахтенберга и Бориса Баса. У студента третьего курса Белгосуниверситета Бориса Шарлата нашли книгу Г.В.Плеханова, что послужило основанием его ареста и гибели в лагере. Арестовали сына бывшего городского головы врача Евстаха Кудина, которого евреи называли «благодетелем» за то, что он не брал плату за услуги с неимущих и удивительно преданно относился к своим пациентам. Из этой группы после войны вернулся один Трахтенберг, ставший полным инвалидом. Накануне войны, когда репрессии коснулись Красной Армии, расстреляли трех братьев Гантманов. Они были старшими офицерами, два брата служили на советских базах ВМФ в Прибалтике, а третий преподавал в Военно-морской академии Ленинграда. В 1936 — 1937 гг. в Червене закрыли еврейскую школу. Без работы остались директор Макутонин, учительницы Хархурина и Кацнельсон. Запретили драматический кружок, разучивавший пьесы на идиш, распустили еврейский колхоз. Из райкома партии удалили инструктора Вайсброда.
Накануне войны еврейское население Белоруссии, как и всей страны в целом, не было информировано о планах нацистов и грозившей им смертельной опасности. Немецкие войска вступили в Червень в конце июня 1941 г., всего через несколько дней после перехода границы и начала боевых действий. В городе и районе была образована белорусская полиция, отделение СД и карательный отряд.
Осенью 1941 г. оккупационные власти приказали освободить в Червене улицы Грядка и Советская, где проживали в основном белорусы. Туда поселили евреев, образовав гетто. Евреев изолировали, морили голодом, белорусов и русских к ним не подпускали. Всего в гетто было заключено около 2.000 узников. Ещё до массовой акции в феврале 1942 г. нацисты почти ежедневно вывозили «провинившихся» евреев, членов партии или тех, кого они заподозрили в прошлом в активной советской работе на еврейское кладбище Червеня и расстреливали. 1 февраля 1942 г. в 6 часов утра гетто окружили усиленные наряды полиции. Каратели ходили по Червеню в поисках спрятавшихся евреев… Через несколько часов людей погнали по дороге на деревню Замятовка Колодежского сельсовета. Колонну остановили в том месте, которое носило название «Глинище»… Расправа началась в полдень…
Червень был освобожден частями Красной Армии в июле 1944 г., а осенью того же года сюда прибыли представители Чрезвычайной Комиссии по установлению и расследованию преступлений и злодеяний немецко-фашистских захватчиков на временно оккупированной территории СССР. Были вскрыты пять братских могил, проведены допросы свидетелей и очевидцев, составлены списки жертв и военных преступников.
3 ноября 1944г. Червенская районная комиссия содействия ЧГК СССР под председательством секретаря райкома партии Кузьмы Кравченко составила акт, в котором описывались подробности этих преступлений. Было установлено, что в Червене людей расстреливали не только в районе еврейского кладбища (ул. Минская, 1.750 чел.), но и в ряде других мест — урочище Курганье и Цагельня (400 чел.), улица Бобруйская (315 чел.).
После окончания войны в Червень возвратились около 200 евреев, почти все мужчины были в армии. В городе было четыре детских дома для сирот войны и один из них специально для детей-инвалидов. Вернулись: партизан Самуил Плоткин, фронтовики Меир Шифрин, потерявший ногу, инвалид Борис Карасик, Цодик Рытов, Моисей и Арон Кацы, Лев Россомахо, Арон Кабаков, Михаил Элькинд, братья Михаил и Семен Шульманы, Моше и Фима Екельчики, Семен Гуревич, удостоенный звания Героя Советского Союза, и др. Многим пришлось обустраиваться заново и через суд восстанавливать утраченные в годы войны и оккупации документы. Инвалид войны Рувим Идельчик поступил в Минский медицинский институт, успешно закончил его и стал хирургом. Среди выходцев из Червеня были действительный член Академии Наук БССР биолог Давид Голуб, доктор медицинских наук, профессор Файбе Голуб, профессора Розовский и Агранов, доценты Абрам Комиссарук и Давид Козак, писатель Мойше Лейб Гальперин. Бывший партизан Самуил Плоткин работал уполномоченным Министерства заготовок БССР.
После войны религиозная жизнь в Червене не возродилась. В город вернулось несколько религиозных семей, но власти не дали им разрешения на аренду молитвенного дома, не позволили собрать миньян. Из старожилов остался Хаим Гантман, который переехал в Минск и долгое время оставался одним из самых почитаемых членов синагоги.
За оградой, ничем не приметной…
Анна Гельфанд-Хоруц
За оградой, ничем не приметной,
Где берёзы и тополя,
Скромный памятник 2000 евреям,
Холокостом их смыла война.
Город Червень дал Беларуси
Много разных хороших людей:
Инженеров, ученых, артистов,
И 2000 в войну убитых
Невиновных еврейских людей.
Они стали вечным укором,
Вечной памятью, вечной слезой,
Они стали моими героями,
Они стали еврейской судьбой.
То деды наши были, бабули,
Сестры, братья и сыновья.
Наши матери там убиты.
Как такое забыть? Никогда!
Там и дедушка мой,
Борух Гельфанд,
Тихий, добрый он был человек,
Обладал он большою силой,
По профессии был кузнец.
Он ковал топоры и вилы,
Плуг, косу и подковы к коню.
Он для пахаря был всесилен,
Чтоб посеять, убрать ко двору.
Але ж чорная гадзіна
Усё развеяла у прах.
Борух-дзед у вайну загінуў
Зведаўшы і здзек, і страх…
Материалы предоставлены районным краеведческим музеем
