Леонид Шофман
(Продолжение)
Жизнь могла заструиться еще живее. Могла, но не заструилась. В минуты близости называл взрослую женщину «маленькой, милой, любимой, моей». С каждым разом все больше убеждался, как эта женщина близка и дорога ему. Особое удовольствие доставляло ему целовать маленькие ступни, поднимаясь все выше и выше…, руки, плечи, груди и твердеющие бурые соски. Будто забирал в полную собственность не только тело, но и душу. Слышал, как стучит ее сердце, чувствовал озябшие ноги и шептал самые горячие слова.
Но, сказывалась разница в возрасте… бывали случаи, что в последнюю минуту слабел, стушевывался, мрачнел, раздражался.
— Зачем тебе нужен старик? Что могу дать тебе, молодой, цветущей женщине? И следовал ответ: «Мне хватает… и нежности, и ласки». Но чувствовал, чувствовал Андрей, что что-то недоговаривается — лукавое и расплывчатое. Ревновал — выискивал часы, когда отсутствовала на работе. Требовал объяснений, не всегда совпадавших с фактами. И уже совсем сходил с ума, когда говорили, что поехала в магазин с Василием. Всегда выкручивалась, объясняла, что давно равнодушна к этому человеку. Не совпадали штришки, не верилось любимому человеку.
— Скажи правду! Отвечала Альбина: «Не накручивай себя понапрасну. Оснований для ревности нет. Мой муж был тоже ревнивым — я уже привыкла». Звучало убедительно фальшиво.
В начале мая, подходя к дому, где жила Альбина, встретил ее сынишку.
— Дядя Андрей, не ходи к нам, там мамка с Василием.
Во рту пересохло, в глазах зарябило кругами, учащенно забилось сердце. Сдерживая себя и, пытаясь успокоиться, спросил:
— А где же бабушка?
— Где же ей быть? На лавочке уже часа два, а двери закрыты изнутри. Не веришь? Да правду говорю, под дверью стоял, слышал как они кувыркаются.
Молча развернулся Андрей и пошагал прочь, вышвырнув в мусорную тумбу ненужные теперь подарки. Не помнит, как зашел за угол и увидел машину со знакомыми номерами. Сел на скамейку с трудом соображая: «Что делать? Дождаться Василия и учинить драку? — тот моложе и сильнее. Да и с кем скандалить? С холуем, привыкшим брать все, что само идет в руки? А может быть он ее любит, выделяя из остального гарема? Громилам всегда нравились невысокие, хрупкие женщины. Возможно, это взаимно?»
Не помнил Андрей, как вдрызг пьяный добрался до дома, и, едва открыли дверь, упал и заснул тяжелым сном на полу, пугая домашних зубовным скрежетом.
На следующий день в условленном месте Альбина ждала Андрея. Как всегда спокойная, уравновешенная она смотрела на него невинными глазами и лишь синева под ними говорила о бурно проведенном времени.
— Был у тебя Василий?
— Ну, зашел, я и не ждала. Но у нас с ним ничего не было. Просто посидели, попили чай.
Злоба душила Андрея: «Это с Васькой пили чай? По которому сохла в течение многих лет и он соблаговолил выделить тебя? А как же моя нежность и ласка?» Последним толчком оказалась обида, обыкновенная, человеческая.
Молчала Альбина, бледнела припертая к стенке фактами.
— Просил же тебя… определись. Понимаю… он моложе. Но зачем же лгать, выкручиваться?»
Молчала и лишь изредка сквозь слезы: «Не знаю, не знаю». Насквозь лживая, непостоянная и непредсказуемая.
Стучало в висках у Андрея, ошалело билось сердце, едва справляясь с неожиданной нагрузкой… задыхался, но сдерживался. Понимал, что рвется последняя нить, связывающая с жизнью, ради чего стоило продолжать бесцельное существование. Знал, что никогда уже не разлюбит эту лживую женщину, заплаканную, все отрицающую. Но и делить ее с кем-то — сверх сил. И вместе с гневом поднималась волна жалости и нежности к ней — такой непостоянной, не способной устоять перед мужским напором, инстинктивно жаждущей его и в то же время мечтающей о нежности и ласке.
Чувствовал себя Андрей «третьим-лишним» мимоходом, неожиданно сброшенным с дороги лицом в зловонную яму, после которой долго не отмыться. И накипала, накипала ненависть к Ваське-лакею, который пользуется женской слабостью, жирует на ней безнаказанно, раздуваясь как клоп, напившийся человеческой крови. И никто не раздавит, не уничтожит его?
Не было сил у Андрея ходить на работу, встречать в вестибюле томящегося от безделья шофера, здороваться с ним, как со всеми, делать вид, что тебе ничего не известно. Крепко затосковал Андрей. И раньше приходилось встречаться с подлостью, изменой — был тогда моложе и все воспринималось спокойнее. Но сейчас… Удар был ниже пояса и такой силы, что сдержать его, устоять на жизненном ринге мог не каждый.
Андрей не смог. Ежедневно прибегал к испытанному средству — выпивке во все возрастающих дозах. Стал опаздывать на работу, материал готовил «лишь бы с рук», мимо машбюро проходил ускоренным шагом, втягивая голову в плечи… быстрей, быстрей в забегаловку, к собутыльникам, принять живительную влагу и чуть-чуть ослабить давящую тяжесть, неимоверный груз, раздирающий на части голову и сердце. И в пьяном угаре вспоминалась Альбина, но как-то расплывчато, неясным видением, исчезающим к концу работы питейного заведения.
Домой идти не хотелось. Летом засыпал на скамейке или прямо на газоне. Опустился, перестал бриться и следить за собой. На работе появлялся изредка — его уволили, а документы и расчет переслали по почте жене.
Домашние успешно торговали, получая приличную прибыль. Редкие походы Андрея домой встречались недоброжелательно — на отца и мужа махнули рукой.
— Неисправимый пьяница. Никакой от него пользы, даже товар разгрузить не поможет.
У дочерей появились крепенькие, как боровички, «братки», крышующие киоск и помогающие развеять тоску. Даже стареющая жена нашла дядю Пашу, то ли владельца соседнего киоска, то ли нескольких торговых точек, во всяком случае, уважаемого в том, непонятном Андрею, мире. Затем последовала продажа старой квартиры и покупка новой. Выбросили Андрея, как вышвыривают на помойку ненужную вещь, бесполезную, засоряющую жилплощадь.
Не заметил Андрей этих перемен в ежедневном хмельном угаре, не заметил плавного перехода из обыденной жизни, к жизни на дне — без определенного места жительства.
* * *
Ближе к октябрю затемнело небо мрачными тучами, заструилось дождем. Тяжело бомжам в это время — прячутся в чужих подъездах, подвалах, чердаках, осыпаемые бранью жильцов. Разные причины приводят людей на дно: нежелание трудиться, пьянство, склонность к асоциальному поведению. Но среди них — вполне интеллигентные особи — старики, обманным путем выброшенные из собственных квартир, молодежь из вполне обеспеченных семей, увлеченная наркотиками, безразличная ко всему, кроме желания постоянно иметь под рукой дозу. За нее могли пойти на все, что угодно, вплоть до убийства. Всяких повидал Андрей в первый год своего бродяжничества. «Выпить и закусить» — вокруг этих желаний вертелось все. Собирал и сдавал стеклотару, дрался и мирился с такими же бедолагами.
Сглаживал разногласия совместный разлив «по булькам». Завязывались и распадались знакомства, кратковременные, неискренние. Зимой собирались в запущенных квартирах коллег по несчастью, мужчины и женщины, все скопом коротали дни. В иных квартирах, приватизированных и коммунальных, было отключено за неуплату тепло и электричество. Владельцы таких «берлог» — горькие пьяницы, нигде не работали, обходились тем спиртным и съестным, что приносили «жильцы». Пили, наскоро закусывали, спали вповалку на подобиях диванов и кроватей, а то и просто на полу. При этом не разбирались, кто кому принадлежит, кто друг, чья подруга… все как в мире животных. Андрей был как все, не хуже и не лучше — свой. Но все же образование давало о себе знать. В минуты просветления хотелось узнать новости, почитать газету, вспомнить хотя бы чуть-чуть ту, бывшую, так глупо утерянную жизнь. Товарищи посматривали на него с удивлением, поговаривали… «профессор». И предложили однажды «профессору» непыльную работенку на соседней свалке, официально называвшейся «полигон бытовых отходов». Предложили и орудие труда — «стимул» — железный дрючок заостренный на конце и приваренным сбоку «носиком». Удобно извлекать из огромной кучи мусора заинтересовавшую вещь, да и отбиваться удобно от заполнивших свалку обнаглевших чаек. Не сразу научился Андрей пользоваться этим орудием труда — то выскользнет из рук, то воткнется под другим углом — не вытащишь ничего… Не успеешь — утащат чайки, особенно если это съестное.
(Продолжение следует)
